|
|
Говорят, что собаки воют к покойнику…
Говорят… Многоголосый собачий вой – это было первое, что я услышал, когда
нетрезвый водитель, матерясь, вывалил меня в Савеловке. ПАЗик, тяжело
переваливаясь с боку на бок и безжалостно скрипя, пополз по раздолбанной
грунтовке обратно, в сторону райцентра.
- Чёртовы идиоты, уже никто не едет в этот Богом забытый край, а рейс все не
отменят. За копейки в эту дыру, колеса н@хер отвалятся скоро… - и уже через
минуту его пламенная речь увязла в рёве мотора и шуме листвы придорожных
деревьев.
А я побрёл по щиколотки в пыли в сторону виднеющихся серых домиков посёлка,
который раньше был для меня единственным знакомым местом на земле.
В жизни каждого из нас рано или поздно наступает период, когда начинает
неодолимо тянуть на свою малую Родину. Ностальгия сначала подкрадывается
незаметно, исподволь: во время поездки в метро ты видишь девочку, которая
поразительно похожа на твою первую любовь… Через полчаса забываешь, и жизнь
снова идёт привычной чередой событий. А потом вдруг на улице слышишь песню из
своего детства. Уже не помнишь, кто её впервые тебе включил, но точно знаешь,
что она была и осталась для тебя самой родной. Ходишь полдня, мурлычешь под нос
мелодию, а потом её перебивают другие, те, которые ты слушаешь в машине, которые
включают в торговых центрах или где-то ещё, куда ты попадаешь в течение дня,
вечером или ночью. А как-то в кафе мне принесли блинчики, которые были
точь-в-точь как те, что готовила мама. Мне всегда казалось, что еда в общепите
не может быть такой же, как домашняя даже если повар виртуоз и мастер своего
дела. В домашнюю вложена частичка души, а в кафе, барах и ресторанах все
поставлено на поток и душу там не только вкладывать некогда, но и не за чем. Как
выяснилось, ошибался…
Потом эти охватывающие приступы ностальгии и какой-то тянущей, словно
аппендицитная боль, тоски становятся чаще и длительнее. Они приходят в виде
сновидений, случайно нахлынувших воспоминаний, выскакивают из разговоров
знакомых и незнакомых людей, проявляются из ниоткуда, хватают своими щупальцами
и упрямо не хотят отпускать. Вроде ты уже достаточно взрослый, скорее даже
старый, до фига в жизни повидал, пережил за свои годы, стал чёрствым и циничным,
как будто оброс панцирем, надёжно защищающим от боли, разочарований и
сантиментов, стал таким живым роботом, а тут эти воспоминания… Когда они
становятся нестерпимыми, ты переносишь все свои дела, берёшь билет и
отправляешься в тьму тараканью, куда всего раз в день ходит автобус из
райцентра. Почему я не поехал на машине? Как сказал бы мой преподаватель по
физике, для чистоты эксперимента. Ехать туда, где люди живут, увязая в вечности
и по сей день бережно хранят заветы далёких-предалёких предков о единении
человека с природой, на дорогущей иномарке было довольно глупо.
Когда-то я думал иначе… Мне казалось, что непременно надо всем показать, чего я
достиг, как высоко и стремительно я поднялся в обществе, какой я молодец, одним
словом. Тогда я приехал в Савеловку на новенькой машине, а перед тем, как зайти
во двор своих родителей, торжественно громыхая сабвуфером, прокатился по всем
улицам, хотя мне полагалось остановиться почти у самого въезда в деревню – наш
переулок был крайним.
-Чего ж ты так расшумелся, - выскочила мне навстречу мать. А я щегольски вышел
из машины и захлопнув дверь, ещё раза четыре демонстративно попищал сигналкой. К
дому уже сбегались соседи:
-О, Колька! Ты смотри-ка, какая машина! Мать царица, - нараспев протянула тёть
Нюра, мамина подруга.
-Поди дорогущая… Смотри, Мань, вся сияет-то! Заморская наверно, - в унисон ей
вступила в диалог Женя, наша дальняя родственница.
-Ну, что, Калёк, сегодня праздник? – прихрамывая, подоспел дядь Вася, муж тёти
Нюры. Он меня всегда почему-то ко мне «Калёк» обращался, несмотря ни на что.
Хотя многие его односельчане, которые помнили меня сопливым засранцем, бегающим
по улице с разбитыми коленками или чумазой мордой, увидев, что я стал крутым
малым, мгновенно перешли на «вы» и звали по имени-отчеству.
-Николай Юрич, здрасьте. Надолго в наши края-то? – тут и Светка нарисовалась. И
как она так быстро добежала до нашей улицы, ей идти почти через всю деревню, а
она уже тут как тут.
-Так, на пару дней, - сказал я и развернулся лицом к собравшимся у родительского
дома людям. Увидев восторг и восхищение в их глазах, я преисполнился гордости и
надулся, как индюк: идеально подогнанный костюмчик, белая сорочка, золотая
цепочка на шее и печатка с брюлликом – я красавец! Если бы в кармане ещё
зазвонил телефон, они бы совсем ахнули. Но связи там не было, поэтому мобильник
мирно лежал в отключке. Тогда мне казалось, что непременно надо всем показать,
что у меня есть деньги, положение, удача. Хотел похвастаться… Теперь понимаю,
что зря. Для родителей мои успехи, конечно, были радостью, но особо ничего не
поменяли в их жизни. Бросить деревенскую хату и уехать со мной они не захотели,
упрямились до последнего. А то, что я время от времени наведывался и привозил им
всякие деликатесы, технические новинки и крутые тряпки – да что с них толку в
деревне, где люди живут, как я понял уже потом, другими ценностями. Особенно в
такой удалённой от цивилизации, как Савёловка…Какой им прок был от кухонного
комбайна, когда в деревне настолько плохая трансформаторная будка что при
малейшем перепаде напряжения, отрубает сразу все улицы. Куда надевать брэндовые
вещи, если там даже клуба нет. А деликатесы… «Дор блю» с самогоном что ли
есть?.. Мать пыталась мне это объяснить, но я думал, что она просто стесняется,
не привыкла к достатку. Потом я вроде поумнел, привез им бригаду электриков, те
починили трансформатор. Дом родительский подрихтовали, крышу поменял, покрасили.
Скважину задумал пробурить, чтоб они не ходили в колонку за три версты… Но не
успел. Ранней весной умерла мать. Отец от переживаний запил. Я его пытался
уговорить поехать со мной, но он грохнул кулаком по столу и заорал:
-Ты батьку жить не учи, щенок! На кой xер я там сдался кому! Тут моя хата, тут я
и останусь! А не хочешь жить здесь, проваливай!
Я думал, он так, перепсихует и успокоится, поговорим еще раз, смогу убедить его
переехать в областной центр, ну или в районник хотя бы перебраться, все поближе
к цивилизации… Но он снова перешёл на крик, а в конце разговора взял меня за
шиворот и вытолкал за дверь. Закрылся на щеколду. До утра не открыл, я сначала
бродил по деревне, потом уснул на лавке возле дома. Утром батя отправился к
соседу за самогоном, со мной не даже не поздоровался. Когда шёл обратно, я
попробовал заговорить, а он возьми и расколи бутылку о мою машину:
-На вот тебе! Пшёл вон! Никуда я не поеду! И чтоб тебя тут не было! Вали нахрен!
Тут же сбежались соседи. Стали успокаивать отца, укоризненно кивать и шипеть в
мою сторону:
-Ну, что ты, Коль, отца-то доводишь, видишь, он совсем плохой стал, как мамка
померла… Ты давай, ехай лучше к себе, не поедет он. Уж сколько раз говорили, не
хочет. Не переубедишь. Ехайте, Николай Юрич, нечего тут делать вам. Сами мы тут
разберёмся…
Я сел в машину и дал по газам… Почти год я не приезжал. После двух выкидышей
жене удалось забеременеть, но это её состояние проходило для нас обоих очень
тяжело. Сначала она мучилась жутким токсикозом, сильно худела и стабильно
попадала в больницу, истерила и устраивала мне скандалы. Потом токсикозы
закончились, но после очередного её перфоманса с битьём посуды в гостях у наших
друзей супругу мою увезли на скорой с кровотечением. Благо, обошлось. Потом она
ушла в себя, днями сидела в интернете в поисках каких-то книг по детской
психологии, рецептов, увлеклась вязанием, из-за чего наша квартира быстро
превратилась в подобие прядильного цеха – повсюду были нитки, спицы и брошенные
ею недоделанные фрагменты вязаных изделий. Со мной она разговаривала редко, и то
если нужно было что-то купить, сама выходить никуда не желала. Я плотно занялся
работой, дела пошли в гору. Но домой приходил без всякого желания.
Вскоре уехал с коллегами в командировку почти на месяц. Там на чьём-то дне
рождения, будучи уже навеселе, познакомился с девицей. Её звали Кристина. Она
мне сразу понравилась: эффектная такая, с большими глазами и красивой улыбкой. И
фигура при ней, и чувство юмора… Обменялись телефонами, потом навёл о ней
справки: нормальная девочка, не шлюха, и не тупица, в общем, решил пригласить на
ужин. Так и понеслось: жена дома, а я после работы то Кристину в ресторан, то в
кафе вывозил, в кино ездили, дарил ей цветы и баловал милыми безделушками. Она
жила одна, мне было удобно иной раз оставаться у неё на ночь… Последний день
перед отъездом у меня был расписан буквально поминутно: и туда надо заехать, и
туда, с кучей народу пообщаться, кого-то отблагодарить за помощь, кому-то
поручения оставить… С утра Кристина уже мягко поинтересовалась, заеду ли я
попрощаться. У неё была удивительная черта: при всей нашей близости она не
выносила мозг вопросами, чем я занят, не настаивала на встречах, если я говорил,
что занят, и не названивала по 10 раз. Как-то сразу повелось, что наши
совместные планы составлял я в зависимости от своего свободного времени. И за
это я был очень ей благодарен. Наверное, отчасти и по этой причине я очень хотел
найти в своём суматошном дне хотя бы полчаса, чтобы выпить с ней кофе в
каком-нибудь кафе и лично попрощаться… У меня действительно было мало времени,
поэтому выпив кофе, сразу предложил отвезти её домой – в ближайший час меня уже
ждали одновременно в трёх местах. Прощаясь, она так поцеловала меня, что мне
сделалось не по себе:
-Как на войну провожаешь, - улыбнулся я и помахал ей рукой.
Не оглядываясь, она зашагала в сторону своего подъезда и захлопнула дверь. Мне
было некогда думать о расставании с ней, хотя, признаться, она мне была
симпатична.
Когда вернулся домой, всё было по-прежнему. Жене уже скоро предстояло рожать, и
от этого она снова стала нервничать. Увлечение вязанием закончилось. Она стала
пробовать себя в роли художницы. Не знаю, хорошо у неё это получалось или не
очень. Я, честно, не ценитель живописи…
23 января мне принесли телеграмму: умер отец. Я сразу же поехал в Савёловку.
Тётя Нюра и Женя уже хлопотали над организацией похорон. Помог по мере сил.
Многие винили в смерти отца меня. Дескать, после нашей последней встречи он
совсем спился. 22-го числа он ходил за самогоном и, говорили, уже был пьян. До
дома не добрался, упал и уснул. Замёрз…
После похорон я оставил тёте Нюре ключи от дома и денег, чтобы она могла не
только оплачивать коммуналку, но и что-то купить себе. Так сказать,
вознаграждение за помощь, пока я не продам наследство своё деревенское. Оно, в
общем, и продавать не хотелось, но так не бросишь же, пусть бы кто-то там жил –
в доме должна быть жизнь, иначе его душа погибает.
Когда вернулся, узнал, что в день похорон отца у меня родилась дочь, и жена
решила назвать ее… Кристиной… Я сначала был в лёгком шоке, потом понял, что это
просто совпадение – подруга, видите ли, у неё в детстве была с таким именем, и
она ей всегда завидовала, что имя у неё такое аристократичное, звучит красиво…
Так начался новый виток в моей жизни.
Дом в Савёловке я так и не продал. Его никто не хотел покупать. Ездить часто мне
туда было некогда, да и не хотелось. Так за ним и присматривала тётя Нюра.
Временами я выбирался на денёк, чтобы отдохнуть от городской суматохи. Жена
категорически не хотела туда выезжать. Всё время она проводила с дочерью или с
родителями.
Потом тётю Нюру дети забрали в райцентр. Многих ровесников моих родителей не
стало, Савёловка пустела. Одно время за домом смотрела Женя, потом она тоже
умерла, и я перестал туда приезжать.
С Кристиной, той девочкой из командировки, больше мы никогда не пересекались,
хотя по телефону беседовали первое время довольно регулярно и переписывались в
интернете. Она звала в гости, но мне было не до того. Потом переписки стали реже
и короче, а года через два я снова оказался в этом же городе. Хотел с ней
встретиться, но «абонент был не абонент». В интернете она появлялась редко, а в
её квартире, как потом узнал, теперь жили квартиранты:
-Хозяйка переехала, бывает тут редко, в среднем раз в два-три месяца, из-за
этого мы платим вперёд, - сказала мне бледная студентка с немытыми волосами,
когда я поднялся и позвонил в дверь квартиры, где жила Кристина. – Крайний раз
она была недели три назад. Значит, раньше июля её можно не ждать.
Был май… В июне у меня начались проблемы на работе. Жена завела любовника, и
даже не скрывала от меня этого. Дочь росла избалованной и капризной. Но бабушки
и дедушки души в ней не чаяли и делали всё, что бы она ни попросила. На меня ей
долгое время было по фигу. Правда, когда ей случайно стало известно о шашнях
своей матери, наши отношения изменились. Мы стали ближе, хотя я часто думаю, как
она в таком совсем юном возрасте могла понять, насколько всё происходящее с её
мамой и со мной серьёзно…Потом всё улеглось, жена остепенилась, снова стала
заниматься дочкой, а я уладил свои проблемы на работе и снова пошёл в гору…
Когда домочадцы узнали, что я хочу съездить в Савёловку, посмотреть, как там
теперь, реакция была неоднозначной. Супруга скривила гримасу и весь остаток дня
молчала, словно я объявил ей, что мы разводимся. А дочка веселилась и только,
заметив, что я собираю вещи, крепко обняла меня и посмотрев на сумку с вещами,
сказала:
-Папочка, ты как на войну собираешься…
Я не придал значения этим словам. На следующий день уехал. До райцентра добрался
на машине, а там сел на рейсовый автобус. И вот я тут… Странное ощущение.
Физически я ощущаю какую-то тяжесть в грудной клетке. Дышать трудно. А душа
ясная. В голове слегка цепляя хвостами друг друга перемещаются воспоминания и
мысли: всё так изменилось здесь. Много пустующих, начавших разваливаться домов,
уныло покосившиеся заборы и непроходимые заросли в палисадниках. Где-то в конце
улицы прошмыгнула собака. Шлёпая по пыли дошёл до соседней улицы. Намеренно не
пошёл сразу к родительскому дому, словно оберегая себя от расстройства. В одном
из дворов слышно, как кто-то гремит кастрюлями и моет посуду. Негромкий и не
эмоциональный разговор. Я не узнаю этих голосов и иду дальше. В доме, стоящем
рядом с этим, тоже кто-то ещё живёт. Раньше тут жила семья, с ними никто не
общался в деревне. Прожили тут они, наверное, с год. Потом уехали. Вместо них
поселились какие-то другие люди. Но вскоре уже уехал я, так и не успев толком с
ними познакомиться… В груди становится совсем тесно, и мысли почему-то
появляются в основном грустные. Как бы сложилась моя жизнь, останься я здесь? А
что изменилось бы в ней, если бы я всё-таки сумел уговорить родителей переехать
ко мне поближе? Наверное, моя дочь так и не увидит мест, где родился и вырос её
отец. Мне бы хотелось ей показать эту деревню, которая раньше для меня была
дороже всех на свете, и дом, где прошли самые беспечные годы моей жизни. Точнее,
не дом, а место, где он стоял… Кто-то сжёг его. И я даже не знаю, когда это
произошло…
Говорят, что собаки воют к покойнику. Почему-то, когда я подошёл к обожженным
развалинам, этот вой, сопровождавший меня на протяжении всего похода по деревне,
стал громче и протяжнее, а в моей груди словно разлили кипяток… Не удержав
равновесия, я упал прямо возле калитки, а откуда-то издалека протянула руку
мама… |
|
